Золотое сечение

В Париже много замечательных произведений искусства. В разных жанрах и формах. Впрочем, именно формы довольно часто определяют жанр. Не столько искусства, сколько восприятия. В Израиле, например, скульптуру Давида демонстрируют в трусах. И правильно делают. Потому что в противном случае взгляды граждан могут сосредоточиться не на самом важном месте. Или наоборот, на самом важном.
В Париже эти соблазны подстерегают праздношатающуюся публику на каждом шагу. Венера Милосская, приподнятая над пьедесталом, легкомысленно обнажает грудь и еще кое-что с тыльной части, о чем даже писать неудобно. Но посетители Лувра на такое откровение почему-то реагируют достаточно спокойно. Более того, даже фотографируются на ее фоне. Пожилой франт в смокинге и Венера. Лысый англичанин и Венера. Американки в мини и совсем обнаженная Венера. Группа французских школьников и она же. Юноши проявляют повышенный интерес к скульптуре, но молча. Девицам ближе умирающий раб Микеланджело, но не более того. Пальцами ни те, ни другие куда попало не тычут и не орут. Нигде. Даже перед куда более сильными потрясениями.
В музее д'Орсей, где собрана потрясающая коллекция французского искусства от Второй империи до кубизма, в числе прочих помещена не самая большая картина Курбе. Работа эта не входит в перечень "особо рекомендуемых" для туристов, и к ней не ведут стрелки указателей. Как, скажем, к пейзажам Ван-Гога или танцовщицам Тулуз-Лотрека. Но у изрядной части публики картина Курбе вызывает гораздо больше эмоций, чем все шедевры Дега, Сезанна и Моне, вместе взятые.
В картину Курбе публика влюбляется с первого взгляда, хотя больше двух секунд на нее смотрят разве что самые стойкие искусстволюбы. Или обезумевшие холостяки, прибывшие в музей без женского конвоя. Золотое сечение картины пересекает часть женщины. Та самая часть. Выписанная с великой любовью и большим знанием предмета. В чисто реалистической манере. Без символов и обобщений. На одном дыхании, которое трудно перевести. Особенно если картина застигнет врасплох. Кораблики, восходы, закаты. Групповой портрет, портрет индивидуальный. Смелый набросок, этюд, пейзаж. Скульптурная композиция, художественная вышивка, комод. Из зала - в зал. Торжественно и спокойно. И вдруг - бац!..
Смотритель того зала, где Курбе, самый, наверное, удачливый человек в музее. А может, и вообще в своей смотрительской профессии. Ему не скучно. Перед его глазами разворачиваются безмолвные баталии огромного внутреннего накала. Ошарашенный взгляд, две тысячи вольт по позвоночнику, капельки пота на лбу. Рука, потянувшаяся вперед и остановленная последним усилием воли. Поворот туловища с застывшей в мертвой точке головой, несмелый шаг вперед. Еще один поворот, несмелый шаг назад. Взгляд в сторону в поисках кораблика. Спасительного заката. Очищающего комода. И - чуть ли не бегом - в следующий зал. К Дега, Сезанну, Моне. К черту, к дьяволу. Подальше от искушающего искусства, отпечатанного в глазах двумя картинами Курбе.