Русский замок под Парижем. часть 2

Странные природные изменения стали происходить в окрестностях. То ли послевоенное строительство, то ли какие-то другие причины вызвали изменения, но дожди и наводнения затопили замок, и жильцы были выселены. Несколько лет Moulin Senlis простоял нежилой. Веснами он стоял, полностью окруженный водой, что придавало ему сказочную таинственность. Местный мэр, чуждый сантиментов, отдал приказал вычистить парк и изменить русло ручья. В шестидесятые годы замок восстановили. Графиня-владелица к тому времени скончалась, завещав его русской общине. А тут в России грянула "оттепель" и последовавшие за ней политические заморозки. В Париж потянулись новые российские беженцы - диссиденты шестидесятых-семидесятых годов. Их поселяли в Le Moulin de Senlis. После войны тут появилось новое необычное строение. Сербская община беженцев попросила у парижской префектуры разрешения выстроить свою церковь. Им отказали, и тогда они обратились к русской общине. Комитет белоэмигрантов решил, что славянам нужно держаться вместе, и вот на заднем дворе выросла маленькая церковь. В подобии армянского культового здания - русские иконы, на которые ложится радужный отсвет католических витражей.
Сейчас в Le Moulin de Senlis русское общежитие. Снаружи стены покрыты живописной зеленью. Химеры грозно наклонились над тяжелыми воротами с кованым запором. Над входом старинный герб. Решетки на окнах сторожевой башни. В главном здании витражи. Крепостная стена по-прежнему окружает строения. Любопытные французские туристы, привлеченные необычной архитектурой, иногда заходят - что это такое, не музей ли? Нет, не музей, это общежитие имени монаха Бертольда Шварца. Филиал России на парижских задворках. Из окон доносится запах борща и котлет. Слышны крики: "Вова, живо домой, кому сказала!" Во дворе мужики в тренировочных штанах ковыряются в машинах, употребляя знакомые до боли выражения. На веревках треплется белье. Лениво бродят полосатые мурзики. На лавочке отдыхают бабушки, перебирая косточки соседям. Жильцов немного, с полсотни, но они сумели полностью изменить дух замка и превратить его в обыкновенную Воронью слободку...
Несмотря на старинную славу этого места, жить здесь для российского эмигранта не так уж престижно. Во-первых, отдаленность от центра создает неудобства. На вечеринках россиян в самый разгар веселья народ из Монжероновского общежития извиняется и покидает компанию. Нужно вовремя успеть домой. Утром - утренние сложности. Скоростное метро проведено сюда не так давно, и хотя в часы пик поезда отходят каждые пять-десять минут - они забиты французами, спешащими на работу. Теснота как в московском метро, с той лишь разницей, что все вежливы. Частые забастовки транспортников полностью отрезают замок от центра. Пешком туда не дойти. До Елисейских полей - семнадцать километров. Даже на велосипеде не каждый доберется. У многих есть свои машины, но опять же, во время забастовок дороги забиты до отказа. Многочасовые пробки не легче очередей брежневского периода. Тот, кто находит стабильную работу в Париже, старается перебраться в город.
Вторая причина, вынуждающая покидать замок, - теснота и неудобство. Когда жители говорят, что последний капитальный ремонт проводился в период Парижской коммуны, это не кажется преувеличением. Все время что-то выходит из строя. Зимой, как правило, периодически отключается отопление, толстые стены сразу промерзают, из-за всех дверей слышен кашель. Вдобавок начинает гаснуть электричество, потому что все дружно включают электрообогреватели. Вечером предохранители выбивает, и кто-то один должен совершить личный подвиг во имя интересов других - выключить свой обогреватель, потому что линия перегружена. Никому не хочется мерзнуть во имя коллектива, так что замок бывает погружен в темноту несколько часов, пока кто-то не плюнет с досады, и, укрывшись потеплее, ляжет спать. По сути, замок - это большая коммуналка, и скандальная, и дружная. В коридоре под гирляндой женского белья - велосипеды, душ почти всегда занят, и конфорки горят вечным огнем. На каждое из трех зданий - по одной кухне для коррид. Есть и общественные души в одном из подвальных помещений, которое негласно именуется "пыточной". Народ же сюда прибывает, хотя и не избалованный роскошью, из советских микрорайонов, но все же не изведавший настоящей коммунальной жизни.
Общественный комендант замка, высококвалифицированный переводчик, интеллигент, далекий от желания стать маленьким царьком этой вотчины, старается никогда не вмешиваться в споры и говорит: "Разбирайтесь сами". Впрочем, случись что: болезнь или неожиданный приезд родственников - бегут к этому же ближнему, своему соотечественнику, вчера оплеванному.
Старожилы уверяют, что раньше в главном корпусе жило привидение, дама в белом. Никто не знал, кого представляла эта дама - Анну Ярославну, фаворитку Генриха IV или русскую беженку. К безобидному белому облаку, маячившему в конце коридора после полуночи, привыкли и не боялись. Внезапно привидение пропало. Может, отбыло в мир иной, а может, перебралось поближе к центру.
Для того, чтобы, не будучи привидением, поселиться в замке, нужно заручиться разрешением г-на Струве, официального директора Монжероновского общежития. Никита Алексеевич в замке бывает редко, живет он совсем в другой стороне, с семьей. Свою обязанность командовать общежитием он откровенно не любит. Дело не в том, что нынешние жильцы последней волны "совковой" эмиграции ему чужды по определению. Просто замок не приносит ему ничего, кроме хлопот. Дворянин, настоящий интеллигент и потомок известного в российской истории политического деятеля, Струве с гораздо большим рвением занимается другими делами - изданием и распространением книг на русском языке. Струве работает директором парижского филиала международного издательства YMСA-press, которое издает литературу авторов русского зарубежья. У него большой магазин на улице Святой Женевьевы, в самом сердце Латинского квартала. Кроме издательских хлопот и магазинной суеты он принимает приезжащих во Францию писателей и деятелей культуры. Ко всему, Никита Алексеевич сам пишет книги и читает лекции на русском факультете лингвистического университета в Нантере, северном благородном пригороде Парижа. Обо всем этом писал в "iностранце" московский филолог Максим Кронгауз.
Когда раздается звонок из замка, на лице Струве появляется хинное выражение. Никаких приятных новостей звонок из Монжерона не сулит. Никто не просит его прочесть рукопись или не спрашивает совета о написании диссертации по русской лингвистике. Чаще всего новости касаются водопроводной аварии или засора унитаза.
Если бы Никита Алексеевич был не литературным публицистом-эстетом, а писателем бытового жанра типа Зощенко или Бабеля, он бы благодарил судьбу за то, что она пожаловала ему замок. Диалоги из рассказов Зощенко были детским лепетом по сравнению с тем, что раздается в замковских коридорах.
Макбетовские страсти ни разу не разгорались в этих стенах, самым крупным преступлением является кража из общественного холодильника. Случались драки, но никогда не доходило до увечий. Местная полиция хорошо знает дорогу в замок, частенько соседи вызывали ее, не поделив конфорки, но ажаны никогда особо не торопились, зная по опыту, что самый большой ущерб заключается в побитых тарелках и царапинах. Чаще всего полиция подъезжает к замку забрать очередную угнанную машину, брошенную перед воротами. Местные хулиганы делают так, чтобы навести полицию на русских эмигрантов. Но комиссары считают слишком простодушным для русских бросать улики перед собственным домом и ищут виновников дальше. Проверяют вместо замка цыганское поселение, расположенное рядом с Le Moulin de Senlis.
В последних числах декабря, когда Париж обвешан новогодней мишурой, а в супермаркетах идут праздничные распродажи, замок впадает в безудержное гуляние. Жильцы отмечают Noel олимпийским перемирием и многодневными пирами. Постепенно Noel переходит в Новый год, а там и в русское рождество...
Когда российские туристы приезжают в Париж, они непременно наведываются на кладбище Сен Женевьев дю Буа. Непонятна эта страсть к отеческим гробам. Садитесь на поезд RER линии А в сторону Melun и поезжайте в Монжерон. Не обещаю, что обитатели замка встретят вас ласково. Не могу гарантировать также и того, что взор ваш будет услажден изысканным зрелищем. Но это правда жизни. Так жили российские поэты и художники в изгнании, вынужденном или добровольном. Так, среди этого всего жила Марина Цветаева, которая мыла полы в соседнем пригороде. Так перебивался Илья Эренбург. И Марк Шагал. Вы увидите картинки быта российских деятелей культуры. Будем любить и ценить их, пока они живы.